В один год со мной в Париж приехал Адам Мицкевич. Дом поэта был местом постоянных встреч польских эмигрантов. в кругу друзей поэт нередко читал свои творения. Героические поэмы "Пан Тадеуш", "Конрад Валленрод" и "Дзяды" производили на меня огромное впечатление.
В детстве, прекрасные произведения Мицкевича побуждали меня к импровизациям на мелодии польских песен. Моя игра глубоко волновала собиравшихся у Мицкевича соотечественников и самого поэта. Их слёзы, вызванные моей музыкой, разве не лучшая награда для национального художника?
Вот мне уже тридцать восемь лет. И я уже много чего знаю на этой земле. Но что же будет со мной через год? 17 октябя 1849 года? Может быть меня тогда у же не будет, а может я буду жив и здоров. Мне очень хочется знать?



17 октября 1848 года

Зарабатывал я в то время не мало, но возрастали и расходы. Мою скромную комнатку на пятом этаже, пришлось заменить большой квартирой с хорошо обставленной мебелью, одежду пришлось заказывать у лучших портных в этих местах, держать свой собственный экипаж, ибо в домах банкиров и аристократов не полагалось приезжать в извозчичьем фиакре.
Нередко мне приходилось выступать в салонах французских и польских аристократов, в богатых домах банкиров, и я очень хорошо знал цену салонным комплиментам и лести. Не здесь было искать сочувствия и понимания своим творческим поискам.





23 сентября

Первый мой публичный вокально-инструментальный концерт "Господина Шопена из Варшавы", как меня тогда называли состоялся 26 февраля 1832 года в зале Плейеля. По обычаю в нём принимали участие несколько других артистов и симфонический оркестр. Чтобы привлечь внимание публики, маститый Калькбреннер написал специально для этого концерта громогласный полонез для шести роялей, сольную партию в этой пьесе исполняли попеременно сам Калькбреннер и молодой дебютант,то есть я. В эту программу также вошли первая часть Фа-минорного моего Шопена и его вариации на тему моцартовского "Дон Жуана".
Успех был сродни сенсации. И хотя концерт не дал значительного сбора, но я сразу же стал известен и знаменит. Газеты писали о моей поэтической игре и удивительно своеобразном композиторском таланте. Мне предложили вести уроки в богатых аристократических домах. Вскоре я стал модным и хорошим педагогом фортепианной игры. И с каждым днём всё больше и больше людей хотели стать моими учениками. Многие часы я слушал игру быздарных любителей и любительниц, жён и дочерей богатых банкиров и аристократов. По пять, а иногда и по семь часов я давал уроки, и это были утомительные, напряжённые часы, отнимавшей много энергии, отвлекавшей меня от музыкального творчества.


26 августа

Это мои друзья. Фотографии расположены так: Лист, Калькбреннер, Герц, Гиллер, Тальберг.





я бы очень хотел чтобы вы знали этих людей по портретам.

Я был неопытный в житейских делах, чувствовал себя одиноко и беспомощно в хаотическом водовороте парижской жизни. Циничные буржуазные нравы Парижа, корысть во всех видах отталкивающе действовали на меня. И в то же время духовная атмосфера революционного Прижа 30-х годов властно захватывает меня. Здесь собрались самые знаменитые люди артистического мира: пианисты-виртуозы, Известные певцы. В салонах выступают писатели и поэты. Моя душа полна яркими впечатлениями о парижской музыкальной жизни. Какое большое разнообразие оперных спектаклей, как высок уровень их музыкального исполнения! Только здесь можно узнать, что такое пение!
Но больше всего меня интересовали пианисты. В 30-ые года блистают прославленные виртуозы: Лист, Тальберг, Гиллер, Герц, Калькбреннер. Совсем скоро они все становятся моими друзьями. Они почитали мой талант.


12 июля

В моей музыке, этого не желая, были ноты острой душевной боли, мрачного оцепенения сменялись мятежными порывами, мужественным стремлением к героической борьбе.
Когда я в сентябре 1831 года прибыл в Париж, то поселяюсь в небольшой комнате с балконом на пятом этаже старинного дома по бульвару Пуассеньер. Из окна я дивился на прекрасный вид на бульвары Пантеона до Монмартра. Не раз я видел как площадь и бульвары заполнялись толпами народа, певшими "Марсельезу".
Здесь теперь большая нужда, в обращении мало денег, встречается множество оборванцев с выразительными физиономиями, и не раз слышишь угрожающие разговоры о дураке Филиппе, который еле висит на своём минестерстве. Низший класс раздражён окончательно, ежеминутно готов изменить своё бедственное положение... Малейшее собрание черни на улице разгоняется жандармами.



5 июня

Часы на башнях Штутгарта отбивают ночной час. Ах, сколько трупов прибавилось на свете в это мнгновение! У детей погибли матери, у матерей-дети-сколько рухнувших надежд, сколько горя...
Мой бедный отец... быть может, голоден и ему не на что купить матери хлеба!- Быть может, мои сёстры подверглись ярости разнузданного сброда...
А я здесь ничем не могу помочь, а я здесь безоружный. Иногда лишь вою, изливаю боль на фортепиано, отчаиваюсь-и что же дальше?




3 мая

Только в середине 1831 года мне удаётся вырваться из Вены. По совету друзей я попросил визу в Лондон "проездом через Париж". Это помогло делу.
По дороге я задержался в Мюнхене. Удалось выступить и сыграть перед мюнхенцами новый концерт и "Фантазию на польские темы". Обе пьесы вызвали живой интерес публики. Моя следующая остановка - Штутгарт.
Навсегда останется в памяти этот немецкий город. Здесь до меня дошла роковая весть о разгроме польского восстания. Только теперь я до конца понял, чем была для меня родная и любимая мной страна, родной город, где протекла моё детство и юность. Потеряв родину мне стало очень одиноко, иногда мне даже казалось что я осиротел.


15 апреля

Как хотелось мне очутиться в родной Варшаве, стоять в рядах с товарищами, участниками восстания! Я решил попытаться уехать из Вены, нарушив наказ отца. Однако на первой заставе меня задержали. Оказалось, для того чтобы выехать из австрийской столицы надо было мне иметь особое разрешение и новый паспорт.
Ни на минуту не покидают меня тяжёлые думы о судьбе родины, меня тревожит жизнь и участь родных и близких, судьбы товарищей, участников восстания. Даже музыка не радует меня нынче, я жажду смерти и хотел бы только ещё раз увидеть родителей... Всё, с чем я до сих пор встречался на чужбине, кажется мне таким давно знакомым, таким невыносимым и ещё более будит во мне тоску по родине, по тем прекрасным минутам, которые я не умел ценить там... Люди здесь мне чужды; они... делают всё слишком аккуратно, слишком плоско, слишком посредственно, и это выводит из себя...



3 апреля.

Сегодня я узнал о том что пришла весть о вспыхнувшем в Польше восстании. Вместе со своим другом Титом Войцеховским я решил тотчас же вернуться в Варшаву, с тем чтобы принять участие в развёртывающихся событиях. Однако полученное от отца письмо расстроило план. В категорической форме Николай Шопен (отец) настаивал на том, чтобы я оставался за границей и не возвращался в Варшаву.
Моё сердце трепетало от негодования и боли. С того дня, как я узнал о событиях 29 ноября... я не испытывал ничего, кроме щемящей тревоги и тоски...



16 марта

Критика отмечала редкую оригинальность моей игры и произведений. Больше всего поражало их, что в моей игре вовсе не было бравурности, столь характерной для тогдашних виртуозов. Для публики, привыкшей к стукотне здешних пианистов, я играл слишком слабо или, вернее, слишком нежно, ведь это моя манера игры. И чтобы вам это доказать посмотрите видео внизу блога. Мне самому понравилось как это видео смантировали красиво. Советую дорогие мои читатели посмотреть и послушать.



1 Марта того же года

Я вспомнил, что когда мне было шестнадцать лет я увидел строки: "Удивительные способности. Музыкальный гений"- эти строки написал обо мне написал Юзеф Эльснер, но я не горжусь тем, что обо мне у многих такое мнение, ведь чтобы играть как гений надо тренироваться изо дня в день, из года в год чтобы быть таким. И когда коллеги Эльснера упрекали меня за излишние вольности, которые они усматривали в ученических работах, маститый музыкант возражал: "Оставьте его в покое. Он идёт по необычному пути потому, что и дарование его необычное. И не придерживается строгих школьных правил, ибо имеет собственные".


25 февраля 1848 года.

Я был так счастлив когда вспомнил что в детстве я с сёстрами организовал "Литературное общество развлечения". Писали мы весёлые стихи, рисовали дружеские шаржи, карикатуры. Помню я как в один из моих летних приездов в Шафарню - имение родителей моего товарища Доминика Дзевановского - я выпускаю рукописную юмористическую газету "Курьер Шафарский", названная так в подражение известной газете "Курьер Варшавский". Со всей серьёзностью я под псевдонимом "Пишон", составленным из букв моей фамилии, повествую разного рода забавных проишествиях.
"Местные новости. - 11 августа сего года Фридерик Шопен скакал на горячем коне. Вступив в состязание с идущей пешком пани Дзевановской, опередить её не смог (виноват в этом не он, а конь), однако же одержал победу над панной Людвикой, которая, шагая пешком, была уже близко к цели.
15 августа получено важное известие: в уголку за сараем Индюшка села высиживать яйца. Это важное событие не только увеличивает семью Индюков, но сверх того обещает увеличение хозяйственных доходов...
29 августа того же года господин Пишон, прогуливаясь... услышал Каталани, которая сидела на изгороди и во весь голос что-то пела. Пение его очень заинтересовало, он хорошо расслышал мелодию песни, но не мог разобрать слова... Побуждаемый любопытством, он вынул три гроша и предложил их певице с тем, чтобы она ему повторила песню. Она долго смущалась и отнекивалась, однако, соблазнённая тремя грошами, всё же решилась и спела мазурочку:"...Посмотри, там за холмами, за холмами волк танцует, видно, нет жены у волка, потому он так тоскует..." Конечно, на заборе сидела просто неизвестная мне девчонка. Ведь Анжелика Каталани – это...
Анжелика Каталини-эта очень добрая знаменитая итальянская певица. Она в 1820 году выступала в Варшаве. Присутствовала на моём первом концерте и подарила мне красивые часы.




19февраля.

Мои воспоминания

Сегодня 16 февраля 1848 года и с этого дня я буду записывать все свои мысли и воспоминания.
Я давал сольный концерт в зале Плейеля. На эстраде стоял самый лучший рояль, лестница и зал были убраны цветами. В концете принимали участие скрипач Алар и виолончелист Франшомм. Я выбрал следующие пьесы: недавно сочиненную Баркаролу, нежную мечтательную Колыбельную, новые ноктюрны, а также прелюдий, этюды, мазурки, вальсы и особенно любимое публикой второе скерцо. Все кто меня знал обращали внимание на мою бледность и страдальческое выражение лица. Но я был поражон: когда я обычно уходил со сцены были бурные аплодисменты и многие даже аплодировали стоя, а сегодня не того, не другого. В артистической комнате я почти потерял сознание, а ночью я вообще не мог заснуть:стал задыхаться, меня терзал мучительный кашель. Сколько же мне осталось жить?